И вот Рэй, изогнувшись над столом, опять кусает разрезанный вдоль небольшой батон с сочной колбасной прослойкой, запивая желтым кофе из ведерной кружки. Крамер ест отдающий синтетикой ростбиф. А Джимми до своего почти не дотрагивается, он оплакивает крушение такого, казалось бы, верного дела. У Джимми Коуфи отличные показатели. В отделе, как в бейсбольной команде, ведется личный счет очков: сколько каждый прокурорский помощник выработал обвинительных вердиктов и повинных признаний. И Джимми за два года не проиграл ни одного дела. Теперь с досады он проникся лютой ненавистью к этому негодяю Вилли Франсиско и его подлому преступлению, хотя Андриутти и Крамеру оно кажется заурядной бодягой. Странно наблюдать Джимми Коуфи в бешенстве. Обычно он держится с таким же черно-ирландским хладнокровием, как и сам Берни Фицгиббон.

— Знаю я, как это бывает, — злится он. — Сажаешь эту мразь на скамью подсудимых, а он начинает строить из себя звезду эстрады. Видали, как этот чертов Вилли прыгал и орал: «Не единогласно! Незаконно!»?

Крамер кивнул.

— Тоже мне законник, зараза, нашелся. Эксперт. А ведь другого такого болвана-подсудимого даже в Бронкском суде охренеешь, не найдешь. Я позавчера сказал Байтелбергу, что, если Мелдник отменит вердикт — а куда ему деваться? — мы готовы заключить сделку. Заменим в обвинительном заключении «умышленное убийство» на «непредумышленное», только бы не устраивали пересуд. Так нет, куда там. Вилли на мякине не проведешь, он у нас больно умный. Вообразил, что мы уже и лапки кверху. Что присяжные теперь у него вот где. А он, между прочим, на повторном суде загремит дай боже. Получит от двенадцати с половиной до двадцати пяти годков, хрен ему в рыло, а сговорились бы — так от трех до шести или от четырех до восьми.

Рэй Андриутти на минуту оторвался от своего суперсандвича, чтобы сказать:

— А может, он правильно рассчитал, Джимми. Если он признает себя виновным, то угодит за решетку на все сто. А присяжные в Бронксе такие, что еще бабушка надвое сказала. Слыхали, что вчера было?

— Что?

— Ну, с доктором из Монтоука?

— Нет.

— Доктор один в Монтоуке небось Бронкса вообще в глаза не видывал. У него пациент страдал какой-то небывалой тропической хворью. Совсем ему плохо, а больница в районе не берется его заболевание лечить, зато в вестчестерской есть особое отделение, оборудованное специально для таких больных. Ну, доктор заказывает перевозку, залезает вместе со своим пациентом и сопровождает его в Вестчестер, но там в приемном покое больной умирает. Родные подают на врача в суд за преступную халатность. Но в какой район они направляют иск? Думаете, в Монтоук? В Вестчестер? Как бы не так. В Бронкс.

— Каким это образом? — спрашивает Крамер.

— А таким, что перевозка следовала из Монтоука в Вестчестер по шоссе Майора Дигана, и их адвокат представил дело так, что якобы преступная халатность была допущена как раз на территории Бронкса; здесь его и судили. Присудили восемь миллионов долларов компенсации. Вчера только присяжные вынесли вердикт. Вот что значит адвокат, который разбирается в географии.

— Да ну, — махнул рукой Джимми Коуфи. — По-моему, про Бронкс знают все адвокаты Америки. В гражданских делах присяжные Бронкса служат орудием перераспределения богатства.

Присяжные Бронкса… Крамеру при этих словах видится вовсе не ряд темных лиц, как Рэю и Джимми… Он вспоминает безупречные белые зубы, приоткрытые в улыбке, и прелестный полный рот, лоснящийся коричневой помадой, и глаза, сияющие на него через столик… к самом центре Настоящей Жизни на Манхэттене… бог ты мой. Он остался с пустыми карманами, после того как заплатил по счету… Но зато, когда они вышли и он остановил для нее такси и взял ее за руку — попрощаться и поблагодарить за вечер, она задержала свою руку в его, и он тогда сжал чуть сильнее, она тоже ответила пожатием, и так они стояли, глядя в глаза друг другу, то-то было чудесное мгновение, куда более упоительное, полное восторга и… вот именно, черт возьми… любви, подлинной любви, которая бьет под дых и переполняет сердце, чем когда-то, когда он блудил как кот, и нахрапом выбивал очки на первых же свиданиях… Нет, он многое готов простить присяжным Бронкса. Благодаря суду присяжных Бронкса в его жизнь теперь вошла Женщина его Судьбы… Ах, Любовь, Судьба, «Переполнено сердце мое»… Пусть других коробит от выспренних слов… Пусть Рэй уплетает свой суперсандвич, а Джимми Коуфи ворчит и злится на Вилли Франсиско и жирного Лестера Мак-Гигана, — он, Ларри Крамер, витает в эмпиреях…

На столе у Рэя зазвонил телефон. Рэй поднял трубку и, прожевав, произнес:

— Особо опасные… Угу… Берни сейчас нет… По делу Лэмба? Крамер… Ларри. — Рэй оглянулся на Крамера и состроил постную гримасу. — Здесь. Хотите поговорить с ним?.. Минуточку. — И, прикрыв ладонью трубку, объяснил:

— Из Бюро бесплатной юридической помощи, некто Сесил Хейден.

Крамер встает, подходит к столу Андриутги и берет у него трубку.

— Крамер.

— Ларри, говорит Сесил Хейден из «Бесплатной юридической помощи». — Такой жизнерадостный-жизнерадостный голос. — Это ведь вы ведете дело Лэмба?

— Ну, я.

— Ларри, нам с вами, по-моему, подошло время заключить сделку, — и до того доволен, дальше некуда.

— О чем?

— Я поверенный некоего Роланда Обэрна, который позавчера по решению «большого жюри» привлечен к суду за незаконное хранение и продажу наркотиков. Вейсс в заявлении для прессы назвал его «Королем крэка с Вечнозеленой аллеи». Мой клиент был очень польщен. Почему, вы легко поймете, если когда-нибудь видели Вечнозеленую аллею. «Король» не сумел наскрести девять тысяч долларов для залога и пребывает в настоящее время в кутузке на Райкерс-Айленде.

— Да, но какое отношение все это имеет к делу Лэмба?

— Он говорит, что был с Генри Лэмбом, когда того сбила машина. Он отвез его в клинику. Он может описать того, кто сидел за рулем. И хочет заключить сделку.